Журнал: музей Louis Vuitton в Париже
Художественный музей Fondation Louis Vuitton, недавно открывшийся в Париже, – самый амбициозный проект титана luxury-рынка Бернара Арно. Чтобы его построить, потребовалось более 10 лет и 135 миллионов долларов. Здесь побывал Лесли Ками
Фото: Annie Leibovitz
Редактор съемок: Phyllis Posnick
Шедевр Фрэнка Гери вырос над водной платформой посреди Булонского леса в Париже – и в октябре открыл двери перед публикой. Здание покрывают двенадцать выпуклых панелей из стекла, напоминающих наполненные морским бризом паруса
Марсель Пруст называл этот парк "садом женщин": здесь в пору его юности собирались на променад все признанные красавицы столицы. Но для "хлопкового короля" Марселя Буссака, который фактически возродил французскую моду, согласившись в 1946 году инвестировать в легендарный New Look Кристиана Диора, парк в западном предместье Парижа оказался сущим наказанием. В ботаническом саду Jardin d’Acclimatation, в два раза превосходящем по размеру нью-йоркский Центральный парк, были аттракционы и зверинец с парой львов. А Буссак занимал пентхаус с видом на сад. Ежедневно около шести утра над Булонским лесом разносился львиный рык, самым наглым образом будивший столпа французской промышленности. И когда Буссак узнал, что ботанический сад выставлен на продажу, он купил его, расселил львов по другим зоопаркам – и наконец смог насладиться безмятежным сном.
Сегодня из Булонского леса вновь доносится рычание льва – сдержанного и цивилизованного, но, несомненно, могущественного. Бернар Арно – президент конгломерата LVMH, самый богатый человек Франции, один из самых загадочных персонажей местной деловой элиты, чья империя охватывает марки от Dior Haute Couture до Le Bon Marché, – нынешний хозяин Jardin d’Acclimatation, и он построил в парке поистине невероятное здание.
"Имя Dior обладает особой магией. Это, должно быть, самое известное французское имя в мире"
Новый центр "художественного творчества" Fondation Louis Vuitton – один из самых ярких образцов парижской архитектуры нового столетия. Его проект разработал великий Фрэнк Гери, а строительство продлилось больше десяти лет. Этот музей в своем роде уникален, с ним не сравнится даже другое монументальное детище Гери – открывшийся в 1997 году в испанском Бильбао Музей Гуггенхайма, чья новаторская концепция бросила вызов целому поколению архитекторов. Сложная конструкция из дерева и стали соединяет 12 гигантских выпуклых панелей из молочного стекла с центральной башней Fondation Louis Vuitton, возвышающейся над мелким водоемом и прозванной "Айсбергом". В этих панелях, напоминающих облака или наполненные морским бризом паруса, отражается окружающий пейзаж – зелень Булонского леса и небо, и кажется, будто здание парит среди облаков.
В дизайне музея прошлое встречается с будущим. С одной стороны, это парижская садовая архитектура конца XIX – начала ХХ века с типичными для нее конструкциями из стекла и стали; здания того периода, в том числе Гран-Пале, в свое время считались олицетворением передовой архитектурной мысли. С другой – это целый арсенал эстетических и технологических инноваций. При этом здание кажется почти живым существом, гигантской куколкой, из которой по замыслу авторов должно появиться искусство XXI века.
Складки исключительно выразительного фасада скрывают еще один сюрприз – серию прекрасных в своей безмятежности залов. Это сочетание несочетаемых, казалось бы, вещей – общая мечта двух крупных фигур: 85-летнего революционера Фрэнка Гери, всю свою творческую жизнь стремившегося разорвать цепи традиционной архитектуры, и 65-летнего Бернара Арно – бизнесмена, который привык слушать голос разума, но на интуитивном уровне способен понять и оценить искру безумия, из которой рождаются по-настоящему великие творения, – и у которого есть возможности и, что гораздо важнее, желание эти идеи воплощать.
"Для строительства музея мы использовали те же программы, которые рассчитывают размах крыла и подъемную силу сверхзвуковых самолетов"
Холл штаб-квартиры LVMH на авеню Монтень увешан портретами и фотографиями основателей модных домов, которые входят в состав конгломерата, – сейчас их около 65. Здесь и изготовитель чемоданов Луи Виттон; и основатель универмага Bon Marché Аристид Бусико с женой; и отец Пьер (дом) Периньон, живший в XVII веке келарь бенедиктинского аббатства; и старые добрые Кристиан Диор, Юбер де Живанши и Марк Джейкобс. Кажется, будто они собрались вместе, чтобы подписать воображаемую Декларацию роскоши. В тихих коридорах то тут, то там видны свидетельства утонченного вкуса Арно. Его приемную украшает великолепный холст Ротко в пурпурных и желтых тонах. В двух шагах отсюда в конференц-зале висят два полотна Энди Уорхола из серии Shadows (алмазная пыль на темно-малиновом фоне) и небольшая картина Пикассо.
К одной из стен небрежно прислонен модный эскиз работы Кристиана Берара, друга Диора и любимца богемной публики. Это он снял последний известный портрет самого Диора. На нем маэстро запечатлен у своего модного Дома, на авеню Монтень, 30, перед отъездом в последний отпуск на итальянский спа-курорт Монтекатини.
В 1957 году Диор скоропостижно скончался от сердечного приступа. Но "даже сейчас он настолько жив, что ему до сих пор приходят письма со всего мира от людей, которые думают, что Dior – это все еще сам месье Диор", – рассказывает Арно, когда мы наконец начинаем беседу. (Конечно, признает он, нынешний творческий директор Дома Раф Симонс получает гораздо больше корреспонденции).
"Для строительства музея мы использовали те же программы, которые рассчитывают размах крыла и подъемную силу сверхзвуковых самолетов"
Как Марсель Буссак и Кристиан Диор, Бернар Арно – un homme du Nord, выходец из холодной промышленной глубинки на севере Франции. Высокий и подтянутый, с пронзительным взглядом голубых глаз и копной седых волос. Его манеры безупречны, но кажется, будто его сердце бьется быстрее, чем у простых смертных. Своим строгим обликом он напоминает аристократов в высоких воротниках, портреты которых в эпоху Возрождения писал французский художник-миниатюрист Франсуа Клуэ, его дальний предок по отцовской линии, – этими картинами был увешан дом в детстве Бернара.
Арно родился в 1949 году. У него была младшая сестра, его мать была пианисткой, а отец руководил успешной строительной компанией, которую основал тесть. Бернар прекрасно учился и окончил престижную Политехническую школу по специальности "инженер". Он мог бы легко сделать блестящую карьеру на политическом поприще, однако решил продолжить семейное дело. К 27 годам он уже по сути управлял компанией.
Именно тогда и зародилась его страсть к архитектуре. "Меня всегда манило творчество, – говорит Бернар, – и когда я начал работать в строительной сфере, этот аспект интересовал меня больше всего. Думаю, в этом причина моего быстрого успеха: я приглашал архитекторов, потому что хотел, чтобы наши дома были оригинальными, а значит, и более привлекательными в глазах покупателей".
Он решил купить группу Boussac, чьи текстильные фабрики находились на грани банкротства. На тот момент Бернар все еще был "темной лошадкой", малоизвестным 34-летним французским бизнесменом, и жил в США, потому что покинул Францию вскоре после прихода к власти Социалистической партии во главе с Франсуа Миттераном. Christian Dior, жемчужина в его коллекции марок, к тому времени совсем пришла в упадок. Но Арно сумел разглядеть ее истинную ценность.
"Имя Dior обладает особой магией, – считает он. – Это, должно быть, самое известное французское имя в мире". Заручившись поддержкой банка Lazard Frères, он в конечном итоге добился у французского правительства разрешения на покупку марки. Это был его первый успешный шаг в премиум-бизнесе. Так началась многолетняя череда приобретений и поглощений, длящаяся и по сей день. Gucci Group стала одной из немногих компаний, которую Бернару не удалось заполучить: она досталась бизнесмену и коллекционеру произведений искусства Франсуа Пино. Пройдет много лет – и Пино захочет построить собственный частный музей на острове посреди Сены. Однако его планам не суждено будет осуществиться, и коллекция отправится в Венецию, в Палаццо Грасси и Пунта делла Догана.
Ботанический сад, купленный вместе с другими активами группы Boussac, все эти годы, словно Спящая красавица, пребывал в состоянии глубокой летаргии, говорит Жан-Поль Клавери – правая рука Арно и его советник по вопросам нового музея. В 1991 году он пришел в LVMH из Министерства культуры и с тех пор определяет политику компании по поддержке и развитию искусства. Мы стоим в вестибюле музея: один его конец выходит прямо в лес, а другой – в ботанический сад, в который каждое новое поколение французских детей влюбляется за его парк аттракционов. Под потолком в углу, словно стайка заблудившихся летучих мышей, сгрудились черные гелиевые шары с крыльями – по-видимому, арт-инсталляция.
Идея создать музей родилась при первой же встрече с Арно, рассказывает Клавери. Они провели исследования, чтобы определить, как строительство отразится на экологии Булонского леса. В 2001 году случилось два события, решивших судьбу проекта: LVMH купила под снос здание бывшего боулинг-клуба на участке по соседству с ботаническим садом, где сейчас, собственно, и находится Fondation. А потом Клавери пригласил Арно в Бильбао. Эта поездка стала настоящим откровением. "Не прошло и месяца, как мы встретились с Фрэнком Гери в Нью-Йорке, и уже спустя два месяца он прилетел в Париж, чтобы осмотреть участок, – вспоминает Клавери. – По пути в Лос-Анджелес он всю дорогу не сомкнул глаз и изрисовал весь блокнот эскизами. В них уже тогда угадывались общие очертания здания – ощущение полета и зеркальная гладь пруда у основания".
Гери, живший в Париже в 1960 году, так описал свое впечатление от первой поездки в Булонский лес вместе с Арно: "У меня навернулись слезы на глаза, потому что я почувствовал историю этого места. Я вдруг подумал, что по этим самым садам бродил когда-то Пруст, и понял, что должен создать проект, который станет частью невероятной истории парка".
На первом этаже, на "носу" своего "корабля", Гери разместил великолепный концертный зал, из окон которого видны каскады воды. Помещение легко преображается: 350 посадочных мест скрываются в полу, за ними следует высокая сцена, а за раздвижной задней стеной открывается вход в прилегающую галерею. Таким образом зрительный зал превращается в просторную аудиторию для художественных представлений, танцев и даже дефиле – накануне открытия музея, во время Парижской недели моды, креативный директор Louis Vuitton Николя Жескьер представил здесь коллекцию весна-лето – 2015.
"Свободному полету творческой мысли нужна исключительная техническая поддержка", – утверждает Бернар Арно, инженер по образованию. Архитектурой он увлекся, когда занялся строительным бизнесом
К концертному залу Арно питает особую слабость. Вторая жена Бернара, с которой они воспитывают троих детей, – концертирующая пианистка из Канады. Сам Арно – талантливый пианист-любитель. Он считает музыку и архитектуру родственными стихиями. "Обеим присуща определенная доля рационального, отлично укладывающаяся в научный контекст, – объясняет Бернар. – Наше здание привлекает внимание прежде всего своим оригинальным обликом, но что по-настоящему поражает воображение, так это проектные работы, благодаря которым оно появилось. Для строительства мы использовали те же программы, которые рассчитывают размах крыла и подъемную силу сверхзвуковых самолетов. Свободному полету творческой мысли нужна исключительная техническая поддержка. То же и с музыкой. Музыкальное произведение рождается в результате сочетания определенного размера, композиции и гармонии. Но когда вы слушаете музыку, она кажется стихийно возникшим плодом вдохновения".
Над авансценой колышется занавес из широких вертикальных полос, окрашенных в искусно подобранные яркие цвета. Его автор – Эльсуорт Келли, чьи восхитительно точные и насыщенные цветом работы есть у Арно в коллекции. Другие арт-объекты обживают пространство наверху под стеклянной крышей, где просторные залы чередуются с миниатюрными "часовенками", предназначенными для уединенного созерцания. Когда Гери разрабатывал проект галереи, он думал о церкви Нотр-Дам-дю-О в Роншане, где Ле Корбюзье использовал свет в качестве архитектурного инструмента. В Fondation Louis Vuitton можно увидеть модель огромной, во всю стену, фрески серых кардиналов ист-эндского перформанса и провокации – арт-тандема Gilbert & George – или, например, свежие работы голландской фотохудожницы Ринеке Дейкстра, в том числе видеопортреты подростков, исступленно танцующих в одном из ливерпульских ночных клубов.
С самой высокой из четырех террас здания открывается вид на зеленые просторы Булонского леса и город – от едва виднеющейся верхушки Триумфальной арки до небоскребов в деловом квартале Ла-Дефанс. Несмотря на привычный для Парижа моросящий дождь, я все же рискнул выйти наружу. Вокруг вздымались невероятные белые купола Гери, чудо инженерно-технической мысли, защищающее меня от дождя. Я словно застыла между небом и землей, природой и культурой.
Это здание, сочетающее исключительную функциональность и эстетику истинного произведения искусства, – своеобразное послание Фонда: дизайн и искусство неразрывно связаны между собой, как две стороны одной медали. В числе выставок, приуроченных к открытию музея в октябре, – экспозиция эскизов и моделей Фрэнка Гери (еще одна его выставка в это же время идет в другом конце Парижа – в Центре Помпиду).
Дизайнеры и художники, признает Арно, преследуют разные цели. "В моде главное – продавать платья, которые женщины захотят надеть. Тем не менее художников и дизайнеров объединяют похожие характеры и творческий процесс, – утверждает он и приводит в пример недавнюю коллаборацию Рафа Симонса с его другом, художником Стерлингом Руби, чьи работы тоже есть в коллекции Фонда, – а еще иногда воображение".
"Франция всегда была такой. Когда Эйфель построил свою башню, некоторые потребовали ее демонтажа. И спустя столетие мы вновь столкнулись с такой же реакцией"
Через 55 лет выдающееся детище Гери перейдет в собственность города. Далеко не все парижане обрадовались этому подарку. Франция, где искусство поддерживают на государственном уровне, всегда с подозрением относилась к частным культурным проектам. С первых же этапов строительства возникали постоянные бюрократические препоны. В январе 2011 года, например, жители района через суд прекратили строительство (адвокат общины Жан-Мари Пуйе назвал здание "музеем для консервных банок"). Но позже решение суда удалось аннулировать.
"Франция всегда была такой, – вздыхает Арно. – Когда Эйфель в 1889 году построил свою башню ко Всемирной выставке в Париже, некоторые общественные организации потребовали ее демонтажа. Она была на волосок от уничтожения. И вот спустя столетие мы вновь столкнулись с такой же реакцией".
Кто-то спросит, зачем Парижу еще один музей современного искусства. В конце концов, есть Центр Помпиду с коллекцией мирового масштаба, почтенный Парижский музей современного искусства, а по соседству с ним – Пале де Токио, огромный выставочный центр, проверенная площадка для творческих экспериментов. Гран-Пале с его парящими сводчатыми арками в стиле Beaux-Arts седьмой год подряд принимает в своих стенах ежегодный проект Monumenta – масштабную инсталляцию крупного современного художника, разработанную специально для этого музея.
Сюзанна Паже, творческий директор фонда, возглавляющая его с 2006 года, не согласна со скептиками. "Художественные музеи – убежище нашего времени, – считает куратор и бывший директор Парижского музея современного искусства. – В нашем стремительно меняющемся мире, где люди все чаще теряют веру в ориентиры, будь то политика или религия, мне кажется, они приходят в музей в поисках ответа на извечные вопросы и надеются на самопознание через искусство".
Ценность музея – в его экспозиции. В арт-мире ходят легенды о таланте Паже общаться с художниками. "Сюзанна единственная из всех кураторов назвала меня городским аборигеном, – смеется Сара Моррис. – Как-то она сказала: "Ты видишь вещи, которых еще нет"". Моррис подготовила собственную экспозицию к открытию музея – фильм, призванный стать, по ее словам, "портретом месье Арно в его отсутствие", абстрактным, как полотно кубиста. В самом фильме идет речь об огромной империи Арно и о том, как она формирует современную идею женственности.
Другая приглашенная художница, Тарин Саймон, посвятила инсталляцию неизвестной истории здания. Саймон утверждает, что встретилась и побеседовала со всеми людьми, которые участвовали в строительстве, "от первого заместителя Гери до бухгалтера и мастеров, заливающих цемент и устанавливающих металлоконструкции". Она тщательно зафиксировала "все, что происходит "за кулисами" стройки и скрыто от глаз посетителей, которые видят уже готовый проект". "Меня интересовали непубличные люди, создавшие эту сказку", – объясняет художница.
Архитектура музея, независимо от периода времени, всегда отражает художественные ценности, преобладавшие на момент его постройки. Когда в 1977 году состоялось открытие Центра Помпиду, построенного по проекту Ричарда Роджерса и Ренцо Пиано, мир искусства был совсем иным – крохотным и обособленным. Немало прогрессивных художников того времени отказывались от идеи музейной экспозиции и отправлялись вырезать отверстия в заброшенных домах, подобно Гордону Матта-Кларку, или рыть траншеи, как Майкл Хайзер.
Центр Помпиду напоминает какое-то фабричное строение: по трубе на фасаде здания ползет эскалатор, с которого открывается ошеломительный вид на Париж. Архитектура центра устремлена наружу, навстречу городу и обществу, новым достижениям и творческим исканиям. "Идея была в том, чтобы построить абсолютно прозрачное здание, некий утопический антимузей, – рассказывает директор Центра Помпиду Бернар Блистен, – представляющий антиискусство своего времени".
Fondation Louis Vuitton скорее напоминает шкатулку с драгоценностями или бесценный алмаз. Его богатства надежно скрыты за пеленой "парусов" в глубине Булонского леса. В мире, где на человека со всех сторон действуют внешние раздражители, музей предлагает посетителям бесценную возможность сосредоточиться. При этом его динамичная форма указывает на постоянное движение вперед, к неизвестным берегам. "Я всегда представлял его себе в виде стеклянной регаты, плывущей по парку", – замечает Гери, разделяющий с Арно страсть к парусному спорту. "Мы – живой музей, мы никогда не останавливаемся на достигнутом и всегда движемся вперед", – говорит мне на прощание Арно, прежде чем умчаться на следующую встречу.
