Пустота рутины: художница Анна Звягинцева о своей выставке в галерее The Naked Room

В галерее The Naked Room открылась выставка Анны Звягинцевой "Пустота дверей и окон позволяет комнате быть жилой". О возвращении к живописи, создании керамических ваз и рутине специально для vogue.ua с ней поговорила Катерина Яковленко.

Анна Звягинцева

Художественная практика Анны Звягинцевой для меня — пример тонкой и чувственной работы со сложными темами, будь то политические реалии или личная история. Мое прошлое интервью с художницей состоялось ровно два года назад в стенах PinchukArtCentre, тогда автор представила свою персональную выставку "Неуместные касания", где размышляла об опыте пребывания людей друг с другом. В тех работах художница проявляла невидимые глазу эфемерные и неосознанные вещи. Например, трансформируя обретенный опыт материнства или социальной активности, художница создала скульптуру, графику, инсталляцию и анимацию. Через несколько месяцев она стала участницей и финалисткой премии молодых украинских художников PinchukArtPrize. Продолжением ее практики стало трехканальное видео "Декларация о намерении и сомнении", показанное в Киеве и в Венеции на выставке номинантов Future Generation Art Prize 2019.

Осенью этого года новый проект Анны Звягинцевой победил в конкурсе на создание памятного знака о деле Бейлиса. А 4 декабря в пространстве галереи The Naked Room открылась персональная выставка художницы "Пустота дверей и окон позволяет комнате быть жилой", в которой она продолжает развивать свой метод и темы. Здесь она впервые показывает живопись, к которой мечтала вернуться со времен окончания художественной академии. Помимо живописных полотен, Звягинцева создала большие керамические вазы. Для меня эта выставка — логичное продолжение тех вещей, которые были упомянуты в "Неуместных касаниях", но только с одним различием. В прошлой выставке телесный опыт был не только приятным, но и болезненным. Выставка "Пустота дверей и окон позволяет комнате быть жилой" проявляет иные эмоциональные связи: она говорит о пустоте как о приятной близости, об обыденности и ежедневной рутине, подчеркивая значимость повседневных вещей.

Наш разговор с художницей состоялся утром в пространстве галереи в день открытия выставки. Декабрьское солнце заливало пространство, а тень от окон и дверей падала на картины. И свет, и тень стали сюжетами новых работ Ани.

Со времени нашего предыдущего интервью прошло два года, за которые в твоей жизни произошло много важных событий. Как ты определяешь этот период для себя, что изменилось?

Я поняла, что моя практика — автобиографична. Раньше я этого не замечала. Но теперь я осознала, что работы создавались не просто Аней-художницей, но Аней-человеком. Со времен выставки "Неуместные касания" больше проявился интерес к чувственному и телесному.

Почему ты вернулась к живописи?

Мне хотелось заняться именно живописью. Когда ты работаешь над любым проектом с большой институцией, уровень ответственности распределяется иначе, ритм другой — в определенный момент все сжато и сконцентрировано, а потом ты как менеджер следишь за реализацией. В этот раз мне захотелось заземлиться и замедлиться.

Живопись для меня всегда была желанной практикой, но недоступной из-за разных обстоятельств. Мои родители и дедушка — художники, я училась в Национальной академии изобразительного искусства и архитектуры в Киеве на живописном отделении. Вокруг меня все считали, что живопись — это что-то сложное и что нужно очень много работать. В академии преподаватели пугали, что совмещать такую работу с материнством крайне сложно, выживают только сильнейшие, ведь искусство — это так тяжело, что проще женщине не становиться художницей, а просто быть хорошей матерью. Возможно, поэтому я испытывала подсознательно неуверенность и страх перед холстом. Кроме того, я понимала: чтобы заняться живописью, все же нужно время. Безусловно, есть и "быстрая" живопись, но мне хотелось другого ритма в работе — рутинного пребывания в мастерской. А в материнстве время распределяется на короткие отрезки, и иногда на работу за день можно выделить всего несколько часов, остальное время ты тратишь на свои другие роли. Поэтому для меня было вызовом заняться живописью, найти для этого время, забыть о заложенных в моем сознании правилах и надстройках, о том, какой должна быть художница, мать и живопись, и просто начать работать. И у меня это получилось.

Как ты поборола свой страх?

Интерес к процессу работы перевесил страх результата этой работы.

Когда ты начинала работать над выставкой, первоначальной идеей было создание белых живописных холстов как белых листов бумаги. Спустя какое-то время эта идея трансформировалась. Как менялись сюжеты и темы?

Живопись — это, в первую очередь, свет. Мне хотелось поработать над этим. Я думала как-то соединить то, что уже реализовывала ранее в других работах, в которых тематизируется белый лист. Например, так было в работе "Росчерки". Зритель попадал в абсолютно белое пространство (пол, стены, потолок — все было белым), будто бы внутрь белого листа. Работа "Фрагмент" — это фрагмент рисунка, и зритель так же попадал внутрь листа. В видео "Декларация о намерении и сомнении" перформерка движется по плоскости, и это также можно рассматривать как пребывание в рисунке. В новой работе мне хотелось это все соединить, но в итоге я сделала это не таким очевидным образом. В какой-то момент я поняла, что если буду продуцировать энное количество холстов с одинаковым смыслом, получится серия, а мне как раз хотелось избежать серийности и проектности.

Когда я готовилась к выставке "Неуместные касания", увидела на столе у куратора этой выставки Тани Кочубинской книжку французского исследователя Франсуа Жюльена "Великий образ не имеет формы, или Через живопись — к не-объекту". В этой книге автор размышляет об отношении к живописи в европейской и китайской традициях. Европейский художник страдает перед холстом, с него должен сойти седьмой пот. Нас так и учили в академии: чтобы получился хороший результат, нужно отмучиться. А в китайской традиции перед тем, как приступить к работе, художник сначала много думает; тоже мучается, но иначе. Он размышляет, смотрит, гуляет.

Мне кажется, тебе ближе китайский вариант.

Мне близка и интересна сама идея такого подхода. Китайского художника не порабощает холст, его, скорее, привлекает история вокруг. Например, чтобы написать гору, европейский художник станет напротив нее и будет страдать, мучиться на жаре или на холоде. А китайский погуляет по этой горе и лишь потом перенесет свой опыт на полотно.

Одна работа, например, — залитая солнцем стена Софии Киевской. Когда я шла мимо и увидела ее, мне сразу же захотелось как-то передать увиденное. На самом деле все вещи, которые я изображаю, реалистичны, но за счет того, что нет четкой фигуры или предмета на холстах, они кажутся абстрактными. И мне интересно как раз то, что я зрителю не предлагаю интерпретацию и понимание, а надеюсь, что будет происходить узнавание и работа будет зрителю знакома.

У тебя в целом очень чувственные работы, тонкие и хрупкие. На этой выставке хрупкость подчеркнута еще и керамикой. Как возникли вазы?

Первоначальное рабочее название выставки — "Пустота". На моих картинах ничего особо и нету. Это такие пустотные мимолетные вещи. Мое размышление о пустоте и привело к образу вазы. Вазу формирует именно пустота. А в продолжении моего интереса к телесному опыту возникла форма этих ваз (форма вазы создана со слепков ног людей, которые стоят друг напротив друга). Мне было интересно показать пространство, возникающее между двумя людьми. Кроме того, для меня важно взаимодействие со зрителем — чтобы он оказался внутри работы. Я всегда продумываю, как человек будет смотреть выставку или работу. Я представила, что на этой выставке зрители будут стоять друг напротив друга, и запечатлела этот след. Мне интересно фиксировать то, что сложно уловить. У незаметных, эфемерных, рутинных действий часто нет результата, они могут быть непривлекательны, однако это некая повседневная деятельность и она имеет смысл.

Но эфемерность и невидимость заключаются в том, что все эти повседневные вещи становятся частью рутины, и распознать их, уловить становится сложно из-за рутины. Как ты замечаешь красоту?

Мне кажется, в рутине нет ничего плохого. Например, детям важна повторяемость: когда в одно и то же время ложишься спать или в одно и то же время из садика забирает мама. Рутина — это стабильность. Когда знаешь, что завтра встанет солнце, не так страшно засыпать. И, наверное, эта повторяемость, наблюдение одного и того же, подобность в мире каких-то вещей, меня успокаивает.

Ты говорила о желании заземлиться. Сегодня люди находятся в постоянном потоке, ритм жизни художника регулируется проектами, выставками, работами, ты вроде сам себе не принадлежишь…

Художник может контролировать эти вещи: отказываться от выставок или проектов, но да, присутствует ощущение будто бы у тебя несколько рук: то там хочется поучаствовать, то туда заявку отправить, думать наперед. Я для себя нашла такой способ — каждый день работать в мастерской, делать что-то, что не обязательно вырастет в выставку или проект. После этой выставки я также буду заниматься живописью. Для меня это не одноразовая вещь.

Мне повезло, что кураторы галереи Маша Ланько и Лиза Герман с абсолютным доверием отнеслись ко мне, дав мне время. Они увидели картины не так давно, но при этом выставку назначили еще в январе. Мне же был важен процесс работы — в личном пространстве, в которое никто не вмешивался. Надеюсь, в моих картинах видна процессуальность — я делала живопись в несколько подходов, не за один раз и не сразу. Я не мучилась и не переписывала. Мне было важно просто посидеть у работ, никуда не спешить, чтобы никто не дергал.

Ты говорила, что работала каждый день. Каким был твой распорядок?

Идеальный распорядок — когда Зоя в садике и у меня было пять часов для работы. Но все равно у меня это не всегда получалось. Если другие работы можно было создавать не в мастерской, а засесть в каком-то кафе с блокнотом, то в данном случае это не представлялось возможным. Необходимо было пространство. В данной работе ты ощущаешь протяженность во времени — ее начало и конец.

В этот раз мне хотелось делать работу своими руками. Когда я начала готовиться к выставке, осознала, насколько отвыкла от ручного труда. У меня несколько дней болели пальцы, после того как я лепила вазу. Чистить холст, готовить его, варить воск, тереть его, делать субстанцию для холста, все эти запахи краски, скипидара, воска — мне нравилась вся атмосфера и процесс, который сопровождает создание живописи. Нравилось то, что в мастерской я должна быть определенное количество часов, никто не должен отвлекать.

Когда мы готовили книгу "Чому в українському мистецтві є великі художниці", героиней которой ты стала, мы провели съемку в твоей мастерской. Тогда ты не чувствовала ее "своей". Получается, что благодаря живописи ты обрела свое пространство.

Да, тогда я даже говорила, что у меня будто бы нет своего пространства, потому что я его не обжила. Мне захотелось своего места. И по сути началось все с того, что я убрала в мастерской, сделала ее "пустой" и реорганизовала место для себя.

Фото: Мария Павлюк