В музее "Киевская картинная галерея" идет работа над большой международной выставкой KANDINSKY. ACTUAL INFINITY.
На ней впервые будут представлены работы художников трех поколений рода Кандинских: Василия Кандинского, Антона Скорубского-Кандинского и Даши Скорубской-Кандинской. Уникальную экспозицию составят работы из частных собраний коллекционеров Киева и Нью-Йорка, а также из фондов Харьковского и Одесского художественных музеев. После открытия в Киеве выставку покажут в Нью-Йорке, Вене, Лозанне
Сейчас, когда пандемия закрыла границы, каково вам как космополиту быть прикованным к одному городу?
В смыслеритма жизни для меня не слишком что-либо изменилось. Мы же затворники по большей части. Расстраивают только перекроенные планы и отмененные поездки. А идеи приходят, наоборот, быстрее, и успеть хочется побольше. Кстати , скоро, с октября по декабрь, в Париже в галерее Sonia Monti откроется сборная выставка работ европейских художников, среди которых будут представлены и мои, так что даже при закрытых границах активные художники находят возможность презентовать свое творчество.
Какие города вам как художнику особенно близки?
Мне особенно близки мегаполисы. Они – абсолютно автономная категория. Нью-Йорк – не Америка, Париж – не Франция, Лондон – не Британия. Это совершенно самостоятельные энергетические комки, этим они похожи, этим и разнятся. У каждого мегаполиса свой шарм и свои изъяны.
Как вас принимал Нью-Йорк, в котором вы жили и работали, — город, который занимает особое место в биографии вашего отца Антона Скорубского-Кандинского и особенно важен для понимания наследия Василия Кандинского?
Нью-Йорк – мое место силы. Там я дышу полной грудью. Может быть, именно поэтому мои работы, по словам кураторов, "такие нью-йоркские". Причем это не Америка, не голый Pop Art, не L.A., не Флорида, а именно Нью-Йорк. Такой себе Dark Pop. Именно то, как я чувствую, проживаю внутри себя этот город. И я рада, что наша любовь с ним взаимна. Возможно, это и потому, что мой папа прожил двадцать лет и стал большим художником именно в Нью-Йорке. Он даже перестал ездить на открытия своих проектов в другие страны. Говорил: "Зачем я куда-то поеду? Все сюда хотят, здесь эпицентр. А я уже тут". Нью-Йорк, Манхеттен его питал. Он был на одних энергетических волнах с этим городом, всегда мне говорил: "Даша, я тут на каждом шагу вижу материал для работы, инспирации". И я почувствовала на себе это очень четко, когда попала туда и начала там активно писать. Я каждую минуту вспоминала слова папы.
В Нью-Йорке меня поглощал поток, который я не успевала выплескивать на холст. Я завела блокнот, куда просто записывала идеи, чтобы не забыть их, не упустить. Потому что такой обратной связи от мира, как там, больше нет нигде. И, соответственно, нигде в мире ты не почувствуешь такого мощного feedback от зрителя. А это мотивирует. Я показывала в Нью-Йорке проект Body Language. Он был о консьюмеризме и новом идолопоклонстве, и, как мне кажется, сложно было бы найти более подходящее место для проекта о "религии потребления".
Кто для вас в творческой сфере и в личном измерении ваш предок Василий Кандинский?
Я стараюсь, если честно, вообще об этом не думать. Иначе на мои плечи ляжет неподъемный груз ответственности, который будет сковывать. А мне очень хочется писать легко и свободно, без оглядки на фамилию. Василий Кандинский – это для меня прежде всего философия. Обожаю его фразу: "Произведение искусства есть дитя своего времени, и часто оно и мать наших чувств". В ней вся суть искусства. Ведь мы, художники, – проводники. Мы поглощаем окружающую нас энергию и бытность, перерабатываем их и производим объекты, которые формируют новую энергию и новую реальность — посредством зрителя и самих себя. Неслучайно запланированный на осень в Киеве проект поколения Кандинских "KANDINSKY. Actual infinity" как раз о том, что мы трое (Василий Кандинский, Антон Кандинский и я) жили в разных эпохах, в разных реальностях, и, соответственно, наше искусство абсолютно разное. А общее именно то, что оно — зеркало настоящего и инструмент формирования будущего. Вообще художники в моей семье и близко друг на друга не похожи, и это предмет моей особой гордости. Я не понимаю, как творческие люди в одной семье могут создавать похожие вещи.
Однако вы в какой-то степени продолжаете арт-линию своего отца, основателя нового направления в искусстве, GEMISMа. В чем его особенность?
GEMISM – это направление в современном искусстве, которое в 2004 году было основано в Нью-Йорке Антоном Скорубским-Кандинским. Происходит от английского gemstone (драгоценный камень). Работы отца, как мозаики, складывались из написанных драгоценных камней в огромные полотна. Основной идеей было то, что камень – это ключ к познанию.
Одна из теоретических основ GEMISMа — в том, что человеческая душа как вечная субстанция после смерти физического тела находит себе место в материальном мире внутри самого прочного "вечного" минерала на планете – алмазе. Самые чистые души становятся самыми чистыми бриллиантами. Именно эта идея главенствует в "моем" GEMISMе. И именно поэтому драгоценные камни украшают мои "модные иконы" из серии The HEAD, основной задачей которой является работа с термином "лик". Лик иконы – это очеловечение божественного образа, его антропоморфизация. Лик – производное от "личность".
Расскажите о вашем проекте Fashion Icon. Я знаю, что его запретили показывать во многих городах, в том числе в Париже…
Этот проект был самым непростым в моей карьере. Но и самым любимым. Он провокативный, его два раза запрещали к показу и в Москве, и, как ни странно, в Париже. Наконец, мне удалось его осенью прошлого года показать в Киеве, у себя на родине. И не где-нибудь, а практически под куполами Киево-Печерской лавры.
Этот "запрещенный" проект — о модной "религии". В нем иконы стиля, наиболее яркие представители freak style — Анна Пьяджи, Вивьен Вествуд, Айрис Апфель, Изабелла Блоу, Леди Гага и другие — изображены в плоскости холста с четким соблюдением православного иконографического канона. Это freak saints (уродливые святые). Они нарочито написаны в фотонегативе, что указывает на суть клерикализма.
Вообще я очень люблю эстетику негатива. И когда размышляла, почему же мне она так нравится, пришла к выводу, что эти голубые, синие и индиго оттенки, скорее всего, — визуальное воплощение обратной стороны плоти. То есть мир души. В иконографии красный – цвет плоти, синий – духа. Когда я пишу нечто антропоморфное в холодной гамме, мне кажется, что я могу уловить суть, истинное лицо.
Почему в вашей деятельности столько внимания уделено моде?
Мода присутствовала в моей жизни всегда. С детства я четко себе представляла, что художником быть непросто, поэтому после школы во мне проснулся дух бунтарства и я выбрала экономическую специальность, связанную с модой, где одним из курсов было моделирование. И с головой ушла в рисование эскизов. Однако чем дальше, тем больше это занятие трансформировалось в самостоятельную графику, а со временем — в живопись. И я поняла, что никуда от искусства не денусь, кровь и гены зовут. Но мое принятие искусства не было автоматическим, только потому что вся семья — художники. Оно было осознанным и зрелым выбором. И путь мой лежал через моду. Видимо, поэтому мои последние проекты именно о моде.
Вы недавно представили свою первую капсульную коллекцию. Как она создавалась?
Мне очень нравится, как живопись ведет себя на живом движущемся полотне. И я с удивлением обнаружила, что работа с лекалом такой же сложный, творческий и требующий понимания композиции процесс, как и работа с холстом. Нужно уловить гармонию, чтобы живопись жила и дышала в предмете одежды. Моя первая капсульная коллекция – это casual sport: топы, свитшоты, бомберы. Практически все oversize.
В начале нашего разговора вы сказали, что художники – это проводники… Тогда в завершение беседы — вопрос о будущем, которое беспокоит всех и каждого. Как, по-вашему, изменится мир после пандемии?
Мы все сейчас проходим естественный отбор. Как на физическом уровне, так и на экономическом, а самое главное – на ментальном. Это проверка на адаптивность. А естественный отбор — всегда хорошо: часто жестоко, но очищает. Мы и сами станем избирательнее, заново научимся ценить малое. Человечеству сейчас меняют фильтры, а то совсем забились — на профилактику давно пора. На мой взгляд, планета выбрала еще гуманный способ: чего-то подобного я ждала уже последних лет десять, но полагала, что будет жестче.
ТЕКСТ: Мирослава Макаревич