13 мая открывается Венецианская биеннале, на которой Украину представит фотограф Борис Михайлов. Критик Сергей Васильев знаком с Михайловым больше 30 лет и считает его самым известным в мире украинским художником.
В ноябре 2013 года в харьковском "ЕрмиловЦентре" в честь 75-летия своего знаменитого земляка Бориса Михайлова устроили его грандиозную персональную экспозицию Unrespectable. Retrospective – первую и пока что единственную на родине мастера. Тогда куратор выставки Татьяна Тумасьян с присущим ей неистребимым оптимизмом говорила, что данное событие – отличный повод на официальном уровне наконец заметить и хоть как-то отметить самого известного в мире современного украинского художника. Это были напрасные надежды. Хотелось бы, конечно, думать, что власть принципиально не желает благоволить к человеку, занятому на протяжении всей творческой жизни, как говорили в советские времена, "очернением действительности". Но ведь и герои работ Михайлова – рядовое население с его ежедневными заботами о хлебе насущном – вряд ли догадываются о художнике, который вот уже полвека фиксирует их быт.
Борис Михайлов – уникальный мастер, подлинный классик, обладатель самых авторитетных премий в области фотоискусства и участник выставок в главных музеях мира (так, одна из его первых зарубежных выставок в 1993 году прошла в Нью-Йоркском музее современного искусства MoMA). Украина должна гордиться и радоваться, что работы именно этого мастера займут ее павильон в Венеции. Самому Бобу (как с ласковым панибратством называют фотографа друзья и поклонники) участие в очередном чемпионате мира contemporary art, каковым по сути и является биеннале, особой славы не прибавит. В его послужном списке такая строка имеется: в 2007-м Михайлов уже гостил в Венеции, участвуя в украинском проекте "Поэма о внутреннем море", который курировал и нынешний идеолог украинского павильона Питер Дорошенко, в то время директор киевского PinchukArtCentre, а теперь – исполнительный директор техасского музея Dallas Contemporary. Дорошенко, между прочим, в этом году сначала предполагал показать в Венеции проект Ильи Кабакова – давнего друга Бориса Михайлова (кстати, уроженца Днепропетровска).
Оба они – и Михайлов, и Кабаков – художники-концептуалисты, просто выражают свои идеи разными средствами. Кабаков в последние десятилетия чаще всего сооружает внушительные инсталляции. Михайлов по старинке продолжает клацать затвором фотокамеры, не изменяя своему авторскому методу, открытому чуть ли не в 70-е годы прошлого века и в течение творческой карьеры доведенному до совершенства. Он, разумеется, может себе позволить самые дорогие фотоаппараты и объективы, однако уверен, что гениальный снимок появляется благодаря не технике, а прежде всего голове человека, который его делает. "Фотографом становится человек, который понимает жизнь. Иначе не будешь знать, что снимаешь. И не сумеешь из того, что снято, верное отобрать", – говорит Боб.
Михайлов сумел все снять правильно и точно. Хлестко и беспристрастно. Он, кажется, до сих пор называет себя "советским художником", задокументировавшим сначала изнанку, или, правильнее сказать, "человеческую подкладку" советского мира, а затем – его коррозию, постепенное разрушение и последующие кошмарные мутации. Для этого нужны были пытливый, ироничный ум и необычайная художественная смелость. И профессионалы, и любители в те далекие годы, когда Михайлов увлекся фотографией, ориентировались если не на журнал "Огонек", то на эстетское "Чешское фото". А Боб, не особенно заботясь о выверенной композиции кадра и прочей формальной красоте, стал снимать повседневность, заурядный общественный быт, не отфильтрованную, не приукрашенную среду человеческого обитания. И как оказалось, законсервировал в таких своих сериях, как "Сюзи и другие", "Соленое озеро", "Красная серия", "У земли", "Сумерки", малую и большую историю. "История болезни" – так называется самый знаменитый, принесший ему, 60-летнему тогда художнику, в 1998 году мировое признание проект, испытывающий любого зрителя на человечность. Заставляющая краснеть от стыда и отвращения галерея изгоев – харьковских бомжей с уродливыми телами и бессовестными жестами. Потерявших все, кроме надежды. "Я стараюсь захватить в свою камеру все то важное, что вижу, когда попадаю в пограничную позицию между ханжеской нормой и реальностью. Я осознал это как свой персональный долг".
В отличие от коллег, Михайлов никогда не говорит о своих работах как о фотографиях, предпочитая простецкое, жаргонное слово "карточки". Никто из писавших о харьковском фотографе, который с середины 90-х живет в Берлине, но не отказался от украинского гражданства и регулярно наведывается в родной город, кажется, не обратил внимания, что у слов "карточка" и "картотека" один корень. А ведь именно по тысячам снимков Михайлова, которыми, как пошутил один из его старых приятелей по "харьковской школе фотографии" Миша Педан, ныне руководящий стокгольмской фотошколой Kulturama, можно "заполнить всю Венецию, а не один павильон", легко воссоздать типажи так и не канувшего в прошлое времени.
В проекте "Парламент", который художник представит в Венеции, нет конкретных лиц – есть лишь смазанная картинка каких-то ораторов из телевизора. Михайлов работал над "Парламентом" с 2014 года. Манипулируя комнатной антенной во время телетрансляций сессий всевозможных "верховных рад" в Германии, снимал изображение на экране. Схватывал. Его художественный поступок, похоже, сродни ритуалу экзорцизма. В который раз принимая сторону отверженных, он символически уничтожает тех, кто годами обеспечивал его материалом для самых знаменитых снимков, превращая народ в стадо, массу, толпу, бомжей. Эти-то персонажи всегда выходят сухими из воды, становятся еще более холеными и наглыми после любых революций, продолжают упражняться в демагогии, обделывая свои грязные делишки. Их не убрать из мира, но можно хотя бы в воображении элиминировать. Доказав, кстати, что искусство все равно неизбежно побеждает власть, становясь защитником слабых. Михайлов – ерник, насмешник, свидетель истории, мудрец и провидец – в это верит. Поверим и мы?
Читайте также:
Інтерв'ю з кураторами Українського павільйону на Венеційській бієнале