Первый главред украинского Vogue – в спецпроекте BeVerySpecial от Hennessy
В этом году Скотт Кэмпбелл, один из самых известных и талантливых тату-мастеров мира, разработал дизайн упаковки и бутылки Hennessy Very Special limited edition. По этому случаю свет увидел новый проект Hennessy Be Very Special с харизматичными украинскими героями, одной из которых стала Маша Цуканова.
Харизматичная, сексуальная, с отличным чувством юмора и невероятным жизнелюбием – такой Машу Цуканову, первого главреда украинского Vogue, знают её коллеги и друзья. Все остальные, кто на протяжении нескольких лет наблюдал за Машей в светской хронике, уверены, что Цуканова – строгая и холодная, настоящая "дьявол в Prada". В этом одно из достоинств Маши – она собранная, когда нужно, и она веселится громче всех, когда можно.
Маше Цукановой 33 года, 15 из них она занимается журналистикой. Начинала светским хроникером в газете "Понедельник", работала в "Коммерсанте Украина", а в 29 лет стала одним из самых молодых главредов в истории журнала Vogue. А истории этой, ни много ни мало, 124 года. В 33 Цуканова ушла из Vogue, вызвав волну сплетен и обсуждений. "Не каждый может похвастаться тем, что он ушёл из Vogue", – заливисто смеется Маша, а свой уход объясняет просто: "Устала".
Сегодня Цуканова говорит, что она работает домохозяйкой и пока не готова возвращаться к журналистике, зато легко видит себя в любой другой сфере. Например, готова подарить несколько авторских рецептов своих коктейлей (Маша – стихийный миксолог) какому-нибудь киевскому бару. Мысли вслух Маши Цукановой – в проекте BeVerySpecial от Hennessy.
Я считаю, что журналистика – не искусство, а ремесло. Единственный способ овладеть им – делать, делать и делать, ошибаться, получать по рукам, переделывать, ошибаться, снова получать по рукам, потом снова переделывать. Это как лепить горшки – нужно слепить 500 горшков, чтобы стать хорошим гончаром.
Когда на интервью меня спрашивают, кто я сейчас, после ухода из Vogue , я говорю, что я домохозяйка. Все смеются и не верят. А так, в общем, первый главред украинского Vogue – самое понятное, что можно обо мне сказать.
Журналистом я стала случайно. Я училась на втором курсе в Киево-Могилянской академии, училась хорошо, сразу на двух факультетах, но параллельно ещё и много веселилась. "Маю час – маю натхнення", как говорится. Так вот, "натхнення" веселиться было много. Я жила с родителями, они наблюдали за моим весельем и от этого сильно нервничали. Однажды папа сказала: "Если ты за неделю не найдешь себе работу, её найду тебе я. Устрою, например, к партнеру в строительную фирму, будешь секретаршей". И мне стало так страшно, волосы на голове от ужаса зашевелились. Спустя пару дней я узнала, что одна молодая газета неподалеку от НаУКМА ищет студентку из Академии, которая постоянно тусит, чтобы воспитать из неё светского хроникера. Газета называлась "Понедельник": я устроилась туда и стала первым светским хроникером в этой стране.
Когда мы делали "Коммерсант", это была миссия. Я и вправду тогда ощущала, что журналист – это звучит гордо. Журналистика как героизм – это про мой период в "Коммерсанте".
Мой авторский метод прост – я пишу о том, что меня как человека возбуждает, ведь я и есть читательница своего журнала. Так мы придумали тему про заморозку яйцеклеток, о которой я написала в первом номере украинского Vogue. Если мне за столом с подругами круто обсуждать: "А вы слышали про заморозку яйцеклеток? А это больно? А это дорого? А это работает?" Значит, мне интересно об этом и прочитать. Когда мы делали этот материал, я знала, что это выстрелит, и я делала это нарочно. Мне нужно было показать, что украинский Vogue будет от первого лица, что в нем всё будет на совесть, это не будет пресная глянцевая конфетка.
За три года моей работы в Vogue мы не смогли поднять только одну тему, о которой я мечтала написать – суррогатное материнство. Мы просто не нашли суррогатную мать.
Мне действительно не интересны соцсети. Но даже если их у тебя нет, всё равно есть способы прочитать то, что о тебе пишут в интернете. Когда я была главредом Vogue, я просто не читала глупости о себе. Я понимала, что это может меня ранить – ведь я не могу понравиться ста тысячам людей. Зачем биться головой о стену, которую ты никогда не пробьёшь?
Я не fashionista. Мне не всё равно, во что я одета, но я никогда не наряжалась, потому что так было положено по статусу. Анна Винтур, главред американского Vogue, всегда одета одинаково. Эммануэль Альт, редактор Vogue Париж, тоже. Fashionista – это целая работа, которой нужно уделять время с утра до вечера. А я делала журнал, у меня не было времени.
До Vogue я верила, что у девушки может быть одновременно лучшая работа и идеальная личная жизнь. Но больше не верю – я для себя не нашла этой идеальной формулы, поэтому решила уйти с работы. А мужчина, кстати, может это совмещать. Просто к женщине сегодня выдвигается такой набор требований, что всё успеть нереально. Нужно быть худой, красивой, с идеальной кожей, и никакой косметологией ты это не купишь – только если ты хорошо спишь, правильно ешь, регулярно гуляешь и занимаешься спортом, а это занимает много времени. А плюс – пойди поработай, а плюс – пойди раздели интересы своего мужчины – как? А мужчина может собой так не заниматься – он может быть толстый, спившийся, с животом, но всё равно будет считаться сексуальным красавчиком.
Я не знаю, планирую ли я заводить детей. Я уверена: ни одна наша фантазия о ребенке – на самом деле не о ребенке. Когда мы хотим продлить себя в детях – это не о детях, это о нас.
Моё желание продлить себя в вечность есть, безусловно, но оно пошло в другое русло. Сначала я хотела быть великим писателем, потом хотела перевернуть журналистику. Так что как видите, моё желание продлить себя уходит в деятельность. Я хочу, чтобы люди помнили меня не через моих потомков, а через мои труды. Единственный повод заводить ребенка – это желание произвести счастливого человека на свет. Но пока я пытаюсь сделать счастливой себя.
История про то, что алкоголь провоцирует вдохновение и творчество – вообще не мой случай. Когда я пьяная, я не функциональная. Мои отношения с алкоголем сейчас довольно сдержанные – я в основном пью вкусное вино, которое мне жалко не попробовать, потому что виноделие – это великая наука и искусство.
Я почти не пью крепкий алкоголь. Исключение – коктейли. Я полюбила их в путешествиях: когда прихожу в новый ресторан, а винная карта меня не устраивает, я всегда останавливаюсь на коктейлях. В какой-то момент дома я сделала свой первый самостоятельный алкогольный напиток. "Маша! Ты что-то знаешь…", –восхищённо сказал мой мужчина, попробовав. Так я стала доморощенным миксологом. Сейчас в мои коктейли идет всё: от грейпфрута и перца до манго и кофе.
Смешивать коктейли – это удовольствие и созидание. Результат не так важен, как процесс.
Все наши представления про идеальный бар довольно утопичны. Бар – это пахота, так же, как и любая другая работа. Если кто-то из моих друзей скажет: "Я открываю бар, Маша, помоги", то я подарю ему пару рецептов. Или продам. Например, свой фирменный коктейль с грушей, который нравится всем девочкам – пускай назовут Цукановка. Но сама я посвящать жизнь коктейлям не хочу.
Первую татуировку я сделала в 16, когда поехала с подружкой на море. Я знала, что родители всыплют мне за это по первое число, поэтому сделала в таком месте, где они не увидят – на щиколотке, на внутренней стороне ноги. Когда я заходила в тату-салон, то точно знала, что хочу: одно заветное слово на китайском языке. Возможно, эта татуировка помогла мне в жизни – то понятие, которое я там зашифровала, у меня всегда было и есть. Но я никому не говорю, что это. Единственные, кто понимают – китайцы.
Вторую я сделала на фестивале Sziget , лет в 20. Зашла в палатку татуировщика, у него были варианты картинок: все были перепечатаны из каталогов, и только одна нарисована от руки. "Я возьму то, что нарисовано от руки, если ты её после этого порвешь и выкинешь", – сказала я мастеру. Так на моем плече появился осьминог. В какой-то момент я утомилась рассказывать всем историю про палатку и Sziget, и начала отвечать, что это ктулху. "А, ну конечно ктулху, я так и думал!", – радуются все.
Моя третья татуировка – про мою профессию. Это фраза "Вначале было слово" на древнегреческом, как написано в Новом завете. Конечно, эта фраза не про Библию, а про моё ремесло. Я всегда была влюблена в свою профессию, и была очень счастлива в работе. Как видите, все мои татуировки вполне осмыслены (смеется) Вообще, я не считаю что татуировки – это хорошо или плохо, я считаю, что есть люди, которым они идут, а есть те, кто смотрится с ними довольно странно. Я лично говорю татуировкам "да"!
Текст: Дарья Слободяник
Читайте больше о проекте Hennessy BeVerySpecial