Эксклюзив: Катя Бабкина о новой книге "Знеболювальне і снодійне"

13 апреля в рамках "Книжного арсенала" писательница Катя Бабкина представит новый сборник стихов "Знеболювальне і снодійне". В эти дни Катя представляет спектакль по пьесе "Гамлет. Вавилон" в Женеве и Невшателе, накануне она встретилась с Валентиной Клименко и рассказала о новой книге. 

Катя Бабкина – человек слова, в том смысле, что у нее много занятий, дел, интересов, проектов, и все они связаны с литературной работой. По образованию Бабкина журналист, но занималась и занимается культурным менеджментом,  с недавних пор она – редактор украинского Esquire, и главное: она – поэт (сборники "Вогні святого Ельма", "Гірчиця"), прозаик (книга рассказов "Лілу після тебе", роман "Соня), драматург (украино-швейцарский проект "Гамлет. Вавилон"), сценарист (короткометражный фильм "Зло" в рамках проекта "Україно, goodbye!"). Ну, и  начинающий режиссер – в 2013 году состоялся ее дебют с короткометражкой по собственному сценарию "Жовта коробочка".

Новый сборник Бабкиной состоит из трех разделов: "Знеболювальне" – социальная поэзия, "Снодійне" – интимная лирика и "Препарати додаткового стимулювання серця" – переводы из Марии Галиной. 

 "В самой  первой рецензии написали, что это женская версия стихотворений Жадана, а если перевести на русский, получится Вера Полозкова, – говорит Бабкина. – Но какие претензии можно предъявлять человеку, который из всего багажа мировой поэзии оперирует только Жаданом и Полозковой.? Кроме того, что в названии присутствуют два субстантивированных прилагательных, ничего общего со сборником Сергея Жадана "Вогнепальні й ножові" я не вижу. Текстовое наполнение совсем другое. Но я действительно очень хотела пистолет и нож на обложке, чтобы людям было о чем поговорить". 

- Катя, ты сказала, что "Знеболювальне і снодійне" - это самая откровенная и самая личная книжка.

- Правда, очень откровенная и очень личная. Почему-то, когда говоришь об откровенности и личном в одном предложении, все сразу думают, что это стихи  о любви. Нет. Здесь просто очень много  моего искреннего отношения к миру.

- Что сказали о книге твои друзья, которые узнали себя в стихах?

- Здесь есть много историй живых людей, и они очень рады  этому, хотя иногда я достаю очень уж личные истории. Но никто из моих знакомых и приятелей не подписан в книге, кроме Кати Галицкой, которой собственно я и везла из Нью-Йорка 8 банок лекарств – обезбаливающие и снотворное – и очень волновалась, так как не была уверена, что их можно таскать через границу в  таком количестве.  Катя была не против. Люди, их истории, события, которые с ними происходят, – это куски моего мира, логично, что они есть в книге. Только псалмы и пророчества берутся ниоткуда, а все остальное творчество – компиляция твоего опыта и эмоций.  Если бы была какая-нибудь техника передачи опыта и эмоций неспоредственно из головы в голову, мне кажется, искусство не имело бы смысла.

- Написанное в стихах часто потом сбывается в жизни?

- Когда-то Издрык написал, что сбывается любая херня, стоит ее только записать. Это правда. После выхода романа "Соня" я потеряла в другой стране заграничный паспорт с пятилетней амриканской визой. Очень много эмоциональных схем, которые заложены в произведениях,  случаются потом. Мне не кажется, что это пророчество – это логические выводы из того, как работает твой мозг и как ты взаимодействуешь с жизнью. Стихи – это то, как я думаю и поступаю. Я  не думаю,  что можно литературой запрограммировать себя на определенные ощущения. Если долго думать и писать о любви, наверное, человек начнет эту любовь чувствовать, но вряд ли ее можно призвать, притянуть таким способом.                                                                                                                                   

- А есть такие вещи, которые ты не записываешь из страха, что они потом сбудутся?

- Кажется, ты мне прямо сейчас подсадила обезьянку в голову. Раньше я так не делала, а теперь задумаюсь.

- Книга вышла  в разгар сложных политических событий в Украине, в разделе социальной поэзии это нашло отражение?

- Сюда попали два текста, написанные в самом начале Майдана, и то очень по касательной. Принцип поэзии прост: что принимаешь внутрь, то и выходит, но большинство стихотворений этого сборника написаны на протяжении последних полутора лет, книжка ушла в печать через месяц после начала Майдана, все ужасы случились потом. У меня есть страшные и тяжелые тексты, но они сюда не вошли.

- Третий раздел в сборнике – перевод стихов русской поэтессы Марии Галиной. За этим стоит какая-то особенная история или ты просто нашла хорошие стихи и перевела?

- Во-первых, мне нравится поэзия Марии Галиной, я увидела  ее тексты и два сразу перевела. Показала Маше, и она сказала: да, это круто. Вот и вся история. А во-вторых, несколько переводов других поэтов, которые я хотела включить в книгу, они еще недоработанные. Есть такой человек Боб Голман, заводила всего поэтического движения в Нью-Йорке, основатель  New York Bowery Poetry Club – в 1980-90-х это было культовое место в нижнем Манхеттене с алкоголем, развлечениями и чтениями лучших поэтов. И одна из моих литературных встреч в Нью-Йорке происходила именно там, тогда я познакомилась  с Голманом, он подарил две свои книги и мне они очень понравились. Я выбрала себе около 40 текстов для перевода, но для этого потребуется много времени и работы, пока они ждут своей очереди.

- Сколько проектов у тебя в работе одновременно?

- Esquire, ежедневная работа, сценарий полнометражного фильма по заказу одного режиссера, и новый роман, над которым я сейчас работаю. Но письмо – это не та работа, которую ты планируешь. Я никогда не собиралась писать для детей, а перед Новым годом "вылезла" детская повесть – я написала ее в День Святого Николая, в один присест. И теперь в "Видавництві Старого Лева"  у меня выходит детская книжка.  Сейчас я много пишу стихов, так что можно назвать это работой над новым поэтическим сборником. Ну и мое "больное любимое дитя" – театральный фестиваль "Документ" (Катя – куратор фестиваля (авт.), на который никто не готов сейчас давать деньги, потому как непонятно, что происходит в стране. Но мы продолжаем искать.

***

Нехай же перебуває з тобою увесь цей транс —

в першу чергу ДержАвто, але також КиївПас,

де кожен нічний політ як нічний сеанс

і всі репродуктори віщий транслюють глас.

Нехай же з тобою відбувається кожен акт

без зайвих зупинок, без зобов’язань, без рук,

щоб в пам’яті залишався по тому хіба що факт

прожитих наземних сполучень

або неземних сполук.

Нехай же увесь цей секс вивертає тебе, як ніч

вивертає оксамитом назовні літа вицвілі небеса.

Нехай тобі світлом тонким пульсує

кожна окрема річ.

І навіть після випадкових ранків, подій, облич

залишається лише або нездоланна пустка, або

нестерпна краса.

Кіт у чоботях

Це мої поля і мої сади.

Це мої фортеці у далині.

Мої пасовиська біля води

і мої рибини на мілині.

При дорозі яблуні і айва,

зеленіє хміль, зріє виноград —

все моє: трава, у траві мишва,

а над нею мат польових бригад.

Мій Чумацький Шлях і в могилах прах,

сорок сім чудес, всі АЕС і ГЕС,

дим вогнів в лісах і кадил в церквах,

і туман увесь із озер і плес.

Це мої комбайни і трактори,

фабрик чорний піт й лихоманка жнив.

Сутінки зійдуть на мої двори,

і мої жінки заведуть там спів.

Це мої кордони і наркота,

це мої наливки і самогон,

це мої сини в теплих животах

достигають в мріях про закордон.

Мої божевільні від дня до дня

восхваляють Господове ім’я.

Це моя країна. І вся хуйня

в цій країні також лише моя.

То чого ж ти хочеш, безжальний світ?

Що ж мене висмоктуєш у журбі?

Я і певний брід, і смачний обід,

і жінок, і рибу віддав тобі.

Розтисни кулак, напрямок чи знак

поміняй на все неземне й земне —

де ховаєш ту, котра просто так,

без мого усього прийме мене.

Твій маленький бог — пожирач сердець

Твій маленький бог — пожирач сердець,

він поганий сон, він невдалий час —

пише в зачарований папірець

щось собі, що думає не про нас.

Він тобі не друг, твій маленький бог.

Він тобі не затишок, не тепло,

він під скатертю сушить квітучий мох,

щоб нічого більше не зацвіло.

Твій маленький бог — сірий сатана,

ніби зла зима, ніби дим їдкий,

має дім в шухляді, де віддавна

ти тримаєш ґудзики і нитки.

Лицемір і жлоб твій маленький бог,

він приймає в жертву старі ключі.

Я з ним говорив, я просив за двох,

але він насупився і мовчить.

Я приніс йому всі свої скарби.

Я варив для нього глінтвейн і грог,

я на ничку в кухні сушив гриби,

щоб він був добріший, твій сраний бог!

Я з тобою був, я хотів як міг,

я йому погрожував, ідучи.

Але він, спокійний, бо переміг,

ніби білий щур, шарудить вночі.